удивительно, как слушая одну и ту же песню, ты можешь быть сначала самым несчастным человеком, а потом, спустя месяцы - самым счастливым. и думаешь: "не зря ведь говорят, что все будет хорошо. не зря".
тем временем у меня практика. я пытаюсь запоминать имена ребят, веду уроки и проверяю контрольные. я никак не могу привыкнуть к тому, что когда я вхожу в класс, они встают и в коридорах кричат мне "здравствуйте". они зовут меня Евгенией Евгеньевной даже на переменах и со многими из них мне удалось-таки найти общий язык. в общем, это легче, чем я думала, хоть и треубет подготовки и повышенного внимания
очень важно, чтобы тот человек, что рядом с тобой в эту минуту, был способен заменить собой весь мир. нет-нет сейчас не нужно, сейчас тебе хорошо с любимой учебой, работой, друзьями, книгами, музыкой, кофейнями, спортом и кружком шахматистов. просто было бы действительно здорово, если бы при мысли о том, что случись конец света и окажись вы вдвоем на всей планете, у тебя не было сомнений в том, как жить дальше и чем заполнять свои дни.
в ноябре мне как праивло хочется либо влить в себя весь существующий на планете горячий чай с лимоном, либо повеситься. вот, собственно, и все, к чему сводятся мои ноябрьские желания из года в год.
он появился у меня в друзьях в контакте меньше месяца назад, это случилось примерно тогда, когда у моего номера в его телефонной книге появились имя и фотография. он не фигурирует ни на одной из моих фотографий, ни в одной записи, ни в одной из моих заметок. он не рисует мне граффити и не комментирует заметки. я же затерялась где-то в списках его сотен друзей, никак себя не проявляя и не выставляя на суд публике. он не нарисовал мне ни одного сердечка за все время. мои "прости" ему нужны примерно так же, как собаке пятая нога. по-настоящему ему нужно лишь то, чтобы я сама все поняла, молча. и нет, ему сейчас говорить ничего не нужно. нужно молча думать и прийти самой к осознанию своих ошибок. потому что, положа руку на сердце, причины наших ссор кроятся во мне. чаще всего в том, что я не ношу теплые колготки с джинсами и перебиваю его самым бессовестным образом. просто пока я бегаю по квартире с мокрой головой, он жарит яичницу, больше напоминающую пиццу и разогревает чай, записывает меня к врачу, пока я болею, обещает завтра читать мне книжку и просидеть все выходные, не высовывая носов на улицу, потому что я болею. я точно знаю, что не отведи он меня за руку в клинику, сейчас я лежала бы в больнице. но сейчас он следит за тем, чтобы я соблюдала постельный режим, намеревается отпаивать меня отварами трав и посадить на диету, потому что соленое и копченое мне нельзя. мне почему-то жутко нравится, что он, как и я, не смотрит телевизор, не читает газет и, кажется, каждую ночь заканчивает читать очередную книгу.
по-моему, людей, уходящих не до конца и оставляющих надежду на возвращение, нужно кремировать заживо. что может быть проще, чем сказать: "прощай, я клянусь, что никогда не напишу тебе, не позвоню в 3 часа ночи и не приду без предупреждения, не жди, пожалуйста, и будь счастлив/а". и вместе с тем, что может быть сложнее этого?
то время, что мы не общались, он писал заметки. разные, замаскированные под выдуманные рассказы проявления чувств. я натыкалась на них на его странице в контакте и дневника, как на незакрытую дверь в темноте. стоя в общественном транспорте, проснувшись в 6 утра и лежа в постели, сидя утром за завтраком и на последних парах. в них не было ни одного открытого признания в любви, ни одного обнаженного страдания, ничего такого, в чем его могли бы уличить другие. но ведь я на то и не другие, что умею читать между строк. 7 сентября, в 4:12 утра у тебя появился рассказ "Биолог". я читала его одним ранним утром, пыталась вникнуть, что-то понять и узнавала его и себя. читатьС того самого года, как изобрели сыворотку Нойманна, замедляющую старение, в моей лаборатории каждое лето нет отбоя от студентов-практикантов. Стареющий городок на юге Германии, кажется, наполняется бьющейся, ярко пульсирующей кровью каждое начало июня, и засыпает вновь в конце августа. Когда-то и я, полный надежд, так же приезжал 6 лет подряд к старому ворчуну Эбу, а получив свой диплом, так и остался у него, абсолютно поглощенный проблемами синтеза клеток костного мозга. Родителей я видел нечасто, забавы сверстников меня интересовали мало - клубы, фильмы, женщины, все это редко когда касалось моего тогдашнего, а тем более, теперешнего мира. Хотя в школе я много увлекался спортом и даже играл в городском театре, по-настоящему влюбить меня в себя смогла только наука. Так было, пока я не встретил тебя. Это произошло летом того года, когда мой mentor, всемирно известный Эбнер Нойманн, мир праху его, изобрел амброзию, как ее теперь сладко называет вся планета. Журналисты тогда заполнили весь наш городок, построив рядом палаточный не меньших размеров. А я, как мог, пытался отбиваться от желающих взять интервью, но перед тобой не смог устоять - помню, односложно отвечал на вопросы, пытался сбежать, отговорившись работой - это хотело спастись мое внутреннее я, почувствовавшее уже тогда, как проваливается вниз земля под ногами. Но ты не отпустила меня, и мои стены взорвались фейерверком пылающих чувств. Нет нужды описывать, что происходило. Можно рассказать факты, дни, ночи, но для чего? Выйди в парк, посмотри на любых искренне счастливых влюбленных, послушай их смех и голоса. Ты понимаешь, как сумасшедше близко между ними вообще все? Все, что они делают, это совершенно обычные вещи, базовые слова - ходить, есть, говорить, смотреть. Но покрытое простым словом "любить", все это принимает совершенно неземные, волшебные формы. Я так часто чувствовал себя как будто во сне. В своем воображении я часто представлял прошлое - абсолютно любое, с тобой. Древний Египет, викторианская Англия, дальний Восток 15 века, Америка двадцатых двадцатого. Неважно как и где, я мог представить нас; то, что снаружи, не имело никакого значения. Твои глаза оставались теми же, даже если остальное было скрыто паранджой, а мир вокруг был связан тысячей условностей и суеверий, болезни не были побеждены, и никто еще не придумал даже микроскопа. Я никогда не думал о будущем, и настоящее жесточайше наказало меня - но теперь и это в прошлом, и это не остановило моей любви. Клонирование. Это и есть моя наука, единственная страсть, сжигающая меня, тем сильнее, чем запретнее то, что я делаю. Два чувства слились в одну волну раскаленной плазмы, я уже отдал всего себя этому, без остатка. После продления жизни люди осознали, что рано или поздно очень многим потребуется заменить изношенные органы свежими, выращенными на их основе, и потому мои исследования щедро дотировались государством. Но никто никогда не разрешал клонирование человека, личности. Сначала я думал, что ты тогда будешь лет на двадцать моложе меня, даже если это начать сейчас. Ведь клонов растят так же, как и обычных детей. Это несмертельно, но ведь на процессы и исследования нужно гораздо больше времени. Сейчас, сидя на пороге своей криокамеры, я дописываю эти строки, которые ты никогда не прочитаешь - ни за что, они для меня. Я буду заморожен. Холод остановит атомарные процессы в моем теле вместе со старением и электрическими импульсами ума. Теперь, когда я очнусь, я всего лишь должен буду познакомиться и влюбить тебя в себя - лишь несколько пролетевших лет моих исследований будут разделять нас. О, как же мало спал я за эти годы, зная, что любой час впустую отдаляет тебя от меня! Тот же голос, те же глаза - хоть это и кажется невозможным, но и вселенные можно клонировать. Те же тонкие волосы, спина, плечи, ключицы, изящные ноги, твои сводящие с ума полупрозрачные молнии на веках, те же интонации, мечты, струящееся счастье. И тот же мой усталый от завершенной, наконец, работы над тобой, голос, нежно произносящий твое имя. Моя вечно любимая Долли.
он подписал в конце "Райнер Хартгейм, 1996". я не знаю, кто как, но я-то точно знаю, что никакого Райнера Хартгейма в природе не существует.
с тех пор, как мы перестали переходить на зимнее время, в моей жизни стало на порядок меньше путаницы. ну разве что мой компьютер каждый день произвольно переводит часы назад, но это ведь ничто по сравнению с тем, что больше нет путаницы, правда?
у Ильи друг вернулся из путешествия по России. -и угадай, что он мне привез? -магниты. -нет, не магниты, он привез нме гнома. но я не это имею в виду. он привез мне еще кое-что. -и что же? -книжку из букинистического магазина. называется "Если ребенок капризничает". потрепанную, советскую книжку с маленькой девочкой с надутыми губами на обложке. -зачем? -угадай.
порой не имеет значения, кто там у тебя на первом месте в социальных сетях и от кого у тебя больше всего пропущенных и входящих. порой самые важные сообщения приходят от людей, которые в списках друзей не значатся вообще, а звонки поступают от тех, чей номер в телефоне не записан хотя бы потому, что ты и так знаешь его наизусть.
я лежу на спине и рассматриваю потолок. в голове у меня роятся мысли о том, что нужно не забыть разбудить Илью в 11, взять дневник по практике и материалы для урока. я проснулась до будильника и уже полчаса морально готовлю себя к тому, что мне нужно будет поднять себя с кровати и отправить на улицу. Илью не нужно будить, он звонит мне сам, удивленно спрашивая, почему я не сплю так рано, говоря, что увидел меня в контакте, что ужасно соскучился почему-то и что здорово было бы провести все выходные вместе. я говорю ему о том, что отвратительно себя чувствую и что в прошлом году у меня в точности так же начинался пиелонефрит. минут 5 мы спорим о том, надо ли мне идти на практику, минуты 2 он убеждает меня в том, что с моими учениками ничего не случится из-за моего отсутствия. надо сказать, это один из немногих наших споров, в которых мне удается настоять на своем. боже мой, я и не знала, что он сам запишет меня к врачу. сам выберет время, посоветуется, к кому лучше обратиться и перезвонит мне только за тем, чтобы поставить перед фактом, что в 15.45 мы идем в больницу. мы. я весь прошлый год приучала себя к тому, что мои проблемы - это только мои проблемы, что нужно учиться самостоятельности и бояться как огня зависимости и помощи от кого бы то ни было. я и не знала, что когда-то будет в моей жизни человек, который будет решать все мои проблемы за меня, прятать мои руки в карманы и надевать вечно сползающий капюшон. мне не нужно держаться за поручни в трамваях, мне не нужно бояться подскользнутся и упасть, мне не нужно даже бояться идти к врачу. он сам подходит к администратору, говорит, что мы записаны на такое-то время к такому-то врачу, берет талончик, проводит меня вперед по коридору, усаживает, берет "discovery" и вместе мы ждем, пока вперед нас пройдут другие. он говорит мне о том, что мне совсем не нужно бояться, что теперь у меня есть он и он поможет мне вылечиться окончательно.
если видеть нас в коридоре, если видеть, как он меня укатывает, поворачивает меня к себе спиной и укладывает на плечо, если увидеть как он то и дело поднимает мой подбородок, целует в макушку и услышать, как он меня успокаивает, можно подумать, что у меня случилось какое-то непоправимое горе, а не обычный, хоть и безумно неприятный, пиелонефрит. ему кажется, что мне холодно, он приносит свою куртку и укутывает меня в нее, он сам стучится к врачу и спрашивает, можно ли мне зайти. он покупает мне лимоны и любимый сыр, говорит, что я неисправимая балда и укладывает спать. сегодня он снова ждал меня на остановке, снова вел в эту клинику, снова ждал меня в коридоре, а потом внимательно вникал в то, что мне прописали. он настоял на том, чтобы меня записали на узи на то время в субботу, когда я должна вести урок. он считает, что я не осозаю всего и попросту глупая, раз собираюсь продолжать туда ходить. он покупал таблетки со мной в аптеке и выпытывал, отвезет ли меня мама на машине до клиники в субботу, чтобы я не ходила по холоду. у меня цистопиелонефрит. у меня температура, я сижу дома в шерстяных носках и пью чай с лимоном. я чувствую себя героем "Потайного окна" с Джонни Деппом и "Бойцовского клуба" с Нортоном. мне кажется, что его не существует, что я сама себе его выдумала.
если бы ты не позвонил тогда, мне было бы не с кем разговаривать часами по телефону и рассказывать о морских побережьях и случаях из детства, я бы не побывала на крыше самого высокого дома нашего города, а потом не убегала бы с тобой вместе запасными путями, потому что кто-то закрыл дверь с обратной стороны, у меня на руке не появился бы огромный синяк, я не распечатывала бы Енгибарова, не искала бы тебя, отсчитывая шаги, по зеленым стрелкам, нарисованным на асфальте, не бежала бы на встречу в 8 утра на крышу, не валялась бы там на пледе, болтая обо всем, пока люди внизу спешат на работу, не начала бы коллекциионировать "вкусные" слова, не узнала бы, как смыть с себя лак знойным июльским днем и возможно до исх пор ходила бы в нем, не узнала бы сотню новых исполнителей, не прочитала бы Баха, Киза и Леви, не узнала бы, как готовить банановые кексы и что могу спать по 3 часа в сутки, не узнала бы, что кто-то способен меня настолько понимать, ни за что бы не стала звонить кому-то ночью в дверь и убегать, не знала бы, что со мной можно отменять встречи только из-за того, что я веду себя как "безмозглая", потому что хожу в осенних вещах зимой, не получала бы письма на почту, не просыпалась бы от звонков в 3 часа ночи, всегда делала бы себе чай сама и так не уяснила бы всю важность жизни мгновением и ощущения счастья здесь и сейчас. но ты позвонил.