это всего лишь интернет
Илья говорил, что человеческий мозг очень быстро забывает плохое, оставляя себе для воспоминаний только хорошее. Мне очень нравилась эта мысль, но я в нее, по правде сказать, не очень-то верила. А вчера лежала в 4 часа ночи без сна и выуживала из головы воспоминания из детства, искренне дивясь тому, как же я это все помню: что со мной было в 5, 6 и 8.
Стоит закрыть глаза - и вот ты уже в бабушкином дворе 4-этажки, который в летнее время года превращался во что-то вроде элитного места отдыха для малышни: к нам приходили и приезжали играть все, кого только можно было найти в округе. На крыше у бабушки всегда жили голуби, кто-то периодически эту крышу открывал и тогда грязи было до самого 3-го этажа, но мы находили свою выгоду в этом соседстве и собирали голубиные перья в веники и старательно, сидя на корточках, подметали пятачок возле подъезда.
Очень хорошо помню, как родители купили мне новенький желтый костюмчик адидас, и не успела я явиться к бабушке во вдор вся такая красивая, как меня тут же поспешили известить о том, как называется человек. который носит фирму адидас. Я не очень хорошо понимала значение этого слова, но, примеряя его на себя, быть им подсознательно и сознательно не хотела, и страшно обижалась. Тогда же мы, смирившись с моей сущностью, познавали все прелести рвотного рефлекса: засовывали дужку от моих очков с сирерневыми стеклами как можно глубже в рот. Очень весело.
Примерно тогда же этажом выше бабушки жила какая-то алкоголичка с детьми, и все было бы ничего и соседство это можно было бы даже назвать нейтральным, вот только если бы у алкоголички этой в рецепте фирменного блюда не фигурировало слово "собака". Каждую неделю мы всем двором, со вздыхающими бабушками в том числе, наблюдали за тем, как мальчик или девочка прижимают себе к груди увесистого щенка, а потом во всем подъезде стоял невыносимый, гадкий, ни с чем не сравнимый запах. А потом был новый щенок. И еще, и еще. Только запах тот же.
У Славика, который жил в соседнем подъезде, но жил с нами с сестрой через стенку, всегда что-то было: то велосипед, то самокат, то семечки (соленые, купленные у бабушек). Одним летом очень популярным развлечением было катание на его багажнике вокруг дома. Один раз прокатались так 4 часа. Четыре. Потом меня тошнило и попа болела целую неделю, но я все равно чувствовала себя до крайности довольной и избранной.
Всегда находился кто-то, кто грозным голосом спрашивал, от кого воняет, и тогда нужно было поднимать на всеобщее обозрение свои маленькие подошвы, чтобы доказать 7-летней общественности, что наступила не ты, а кто-то еще. Всегда было страшно, что вдруг, вдруг, и что тогда?
Вчера всю ночь лежала, вспоминала, но так и не смогла вспомнить, какое слово мы кричали в прятках, когда выбеглаи из своего убежища и, пока "вОды" нет, добегали до того места, где он считал и ударяли по нему рукой. Хорошо помню только то, что мы всегда забывали найти одну девочку и каждый раз начинали играть без нее. Причем забывали не специально и совершенно без злого умысла. Очень отчетливо вижу, как возвышается ее голова над макушкой невысокого дерева и как голова эта орет, что "Переигрываем, опять меня забыли". Ну и переигрывали, что делать.
Я с детства до смерти боялась собак, а опять же этажом выше бабушки жила кучерявая "Олька", которая себе в питомцы выбрала добермана. Она его как-то выпустила гулять во двор без намордника, а я, ничего не подозревающая, каталась на качелях из железной цепочки. Не помню больше за собой такой скорости за все 22, как тогда, когда я пулей взлетела вверх по железной лестнице и потом стояла там и орала, как дурочка, на весь двор бабушке, чтобы она меня с этой лестницы забрала. Благо, у бабушки окна всегда были открыты.
Недалеко от бабушкиного дома был магазин с экзотических названием "Чайка", который хранил в себе все богатства Китая. Полотенца, кассеты, люстры, батарейки, тетрисы, тарелки, приёмники, изначально непишущие фломастеры и вазы. Не знаю, с чего мой детский мозг решил, что ваза - это, в принципе все, к чему сводятся желания моих родителей, но вазы я им дарила на каждый праздник с завидным постоянством. Такие, может помните, перламутрвоые, с прилепленными цветочками. Откладывала свои карманные деньги и всегда копила на подарки маме с папой, а если вдруг не хватало, то всегда добавлял дедушка. Ну как не добавить - ваза ведь такая нужная вещь в доме.
Я была очень частым гостем в детской библиотеке. Чаще всего я ходила туда в дождь. Располагалась она на улице, где лужи были огромными и дорогу эту, к слову, никто со времен моей "юности" так ни разу и не ремонтировал. Грязь, лужи, собаки, а ты идешь со своим разноцветным крошечным зонтиком, в голвое перебирая то, что хочешь прочитать. Я уже в 8 имела в голове список "упущенностей" и млела от этого запах старых книг. Ходишь себе среди стеллажей, ходишь, ходишь, водишь маленькими, мокрыми от дождя, пальчиками по корешкам, а потом несешь с собой домой увесистый пакет и ешь приготовленные мамой сырники со сметаной. Простое такое детское счастье, представления о котором, кстати, не изменилось у меня до сих пор: дождь, книги, мама, сырники и сметана.
Как огня боялась своего воспитателя в детском саду. До сих пор, когда ее вижу, передергивает. А еще она пила из моей кружки: красивой такой, с фиолетовыми цветами. Воспитатели наши думали, что детям все равно, из чего пить, а вот они - да, ценители фарфора. Но нет, детям не все равно, и один такой ребенок свою обиду пронес через все 18 лет. Никогда больше у меня такой красивой кружки не было. А они потом то ли разбили ее, то ли домой забрали. Вандалы старые.
Я всегда была самой маленькой, везде. Во дворе, в лагере, в санатории и в шеренге на физкультуре. Но в детском саду завязывала шнурки всем ребятам из групп постарше перед прогулкой. Всем завяывала, а себе почему-то не могла. Меня воспитатели звали солохой. Еще один повод для детской неприязни. Какая я вам солоха, кружку сначала верните, а потом обзывайтесь.
Мне все почему-то кажется, что избалованной я никогда не была. В 90-е моя мама знала, как приготовить 50 блюд из одной картошки, а болела я так часто и так рьяно, что какие-то врачи посоветовали посадить меня на голодовку. После дня без еды гречка стала амброзией. Очень хорошо помню этот день: было часов 8 вечера, за окном было давно темно, а я сидела на своем персональном стульчике за столиком, расписанным хохломой и умоляла маму дать мне кусочек хлебушка. Но болеть, кстати, потом на какое-то время все-таки перестала. И шоколадки от меня на новый год прятали. Врачи сказали - не будут прятать - будет у их ребенка астма и испорченная жизнь. И лет до 10, прежде чем съесть что-то сладкое, я всегда спрашивала у мамы, можно ли, пока все это, наконец, не переросла. "Ни месяца без болизни" было моим девизом. И все мягкие игрушки у меня боелли вместе со мной: вечно были все в шарфах и в липкой микстуре. Ну а что делать?
Счастье было, и было повсюду. Мы большую часть времени проводили с сестрой у бабушки: рисовали картины, ходили в школу, собирали гигантские мозайки под окном в бабушкиной спальне, чтобы потом сломать и убрать в коробку, и завтракали по утрам самым вкусным на свете завтраком: яичницей-глазуньей, батоном, намазнным маслом, и сладким-сладким чаем. У бабушки был целый шкаф платьев, которые она носила в молодости, но я, плохо отдвая себе отчет о длительности человеческой жизни, думала, что платья эти бабушка носила веке так в 19-ом, в разгар балов, а не всего лет 20 назад.
Если послушать родителей или бабушку, то по всему выходит, что времена тогда были не то чтобы самые лучшие. Но я если и нахожу в своей голове тому доказательства, то выглядят они довольно-таки бледно и скупо: настолько их перебивает по своей яркости то хорошее, что у меня было
Стоит закрыть глаза - и вот ты уже в бабушкином дворе 4-этажки, который в летнее время года превращался во что-то вроде элитного места отдыха для малышни: к нам приходили и приезжали играть все, кого только можно было найти в округе. На крыше у бабушки всегда жили голуби, кто-то периодически эту крышу открывал и тогда грязи было до самого 3-го этажа, но мы находили свою выгоду в этом соседстве и собирали голубиные перья в веники и старательно, сидя на корточках, подметали пятачок возле подъезда.
Очень хорошо помню, как родители купили мне новенький желтый костюмчик адидас, и не успела я явиться к бабушке во вдор вся такая красивая, как меня тут же поспешили известить о том, как называется человек. который носит фирму адидас. Я не очень хорошо понимала значение этого слова, но, примеряя его на себя, быть им подсознательно и сознательно не хотела, и страшно обижалась. Тогда же мы, смирившись с моей сущностью, познавали все прелести рвотного рефлекса: засовывали дужку от моих очков с сирерневыми стеклами как можно глубже в рот. Очень весело.
Примерно тогда же этажом выше бабушки жила какая-то алкоголичка с детьми, и все было бы ничего и соседство это можно было бы даже назвать нейтральным, вот только если бы у алкоголички этой в рецепте фирменного блюда не фигурировало слово "собака". Каждую неделю мы всем двором, со вздыхающими бабушками в том числе, наблюдали за тем, как мальчик или девочка прижимают себе к груди увесистого щенка, а потом во всем подъезде стоял невыносимый, гадкий, ни с чем не сравнимый запах. А потом был новый щенок. И еще, и еще. Только запах тот же.
У Славика, который жил в соседнем подъезде, но жил с нами с сестрой через стенку, всегда что-то было: то велосипед, то самокат, то семечки (соленые, купленные у бабушек). Одним летом очень популярным развлечением было катание на его багажнике вокруг дома. Один раз прокатались так 4 часа. Четыре. Потом меня тошнило и попа болела целую неделю, но я все равно чувствовала себя до крайности довольной и избранной.
Всегда находился кто-то, кто грозным голосом спрашивал, от кого воняет, и тогда нужно было поднимать на всеобщее обозрение свои маленькие подошвы, чтобы доказать 7-летней общественности, что наступила не ты, а кто-то еще. Всегда было страшно, что вдруг, вдруг, и что тогда?
Вчера всю ночь лежала, вспоминала, но так и не смогла вспомнить, какое слово мы кричали в прятках, когда выбеглаи из своего убежища и, пока "вОды" нет, добегали до того места, где он считал и ударяли по нему рукой. Хорошо помню только то, что мы всегда забывали найти одну девочку и каждый раз начинали играть без нее. Причем забывали не специально и совершенно без злого умысла. Очень отчетливо вижу, как возвышается ее голова над макушкой невысокого дерева и как голова эта орет, что "Переигрываем, опять меня забыли". Ну и переигрывали, что делать.
Я с детства до смерти боялась собак, а опять же этажом выше бабушки жила кучерявая "Олька", которая себе в питомцы выбрала добермана. Она его как-то выпустила гулять во двор без намордника, а я, ничего не подозревающая, каталась на качелях из железной цепочки. Не помню больше за собой такой скорости за все 22, как тогда, когда я пулей взлетела вверх по железной лестнице и потом стояла там и орала, как дурочка, на весь двор бабушке, чтобы она меня с этой лестницы забрала. Благо, у бабушки окна всегда были открыты.
Недалеко от бабушкиного дома был магазин с экзотических названием "Чайка", который хранил в себе все богатства Китая. Полотенца, кассеты, люстры, батарейки, тетрисы, тарелки, приёмники, изначально непишущие фломастеры и вазы. Не знаю, с чего мой детский мозг решил, что ваза - это, в принципе все, к чему сводятся желания моих родителей, но вазы я им дарила на каждый праздник с завидным постоянством. Такие, может помните, перламутрвоые, с прилепленными цветочками. Откладывала свои карманные деньги и всегда копила на подарки маме с папой, а если вдруг не хватало, то всегда добавлял дедушка. Ну как не добавить - ваза ведь такая нужная вещь в доме.
Я была очень частым гостем в детской библиотеке. Чаще всего я ходила туда в дождь. Располагалась она на улице, где лужи были огромными и дорогу эту, к слову, никто со времен моей "юности" так ни разу и не ремонтировал. Грязь, лужи, собаки, а ты идешь со своим разноцветным крошечным зонтиком, в голвое перебирая то, что хочешь прочитать. Я уже в 8 имела в голове список "упущенностей" и млела от этого запах старых книг. Ходишь себе среди стеллажей, ходишь, ходишь, водишь маленькими, мокрыми от дождя, пальчиками по корешкам, а потом несешь с собой домой увесистый пакет и ешь приготовленные мамой сырники со сметаной. Простое такое детское счастье, представления о котором, кстати, не изменилось у меня до сих пор: дождь, книги, мама, сырники и сметана.
Как огня боялась своего воспитателя в детском саду. До сих пор, когда ее вижу, передергивает. А еще она пила из моей кружки: красивой такой, с фиолетовыми цветами. Воспитатели наши думали, что детям все равно, из чего пить, а вот они - да, ценители фарфора. Но нет, детям не все равно, и один такой ребенок свою обиду пронес через все 18 лет. Никогда больше у меня такой красивой кружки не было. А они потом то ли разбили ее, то ли домой забрали. Вандалы старые.
Я всегда была самой маленькой, везде. Во дворе, в лагере, в санатории и в шеренге на физкультуре. Но в детском саду завязывала шнурки всем ребятам из групп постарше перед прогулкой. Всем завяывала, а себе почему-то не могла. Меня воспитатели звали солохой. Еще один повод для детской неприязни. Какая я вам солоха, кружку сначала верните, а потом обзывайтесь.
Мне все почему-то кажется, что избалованной я никогда не была. В 90-е моя мама знала, как приготовить 50 блюд из одной картошки, а болела я так часто и так рьяно, что какие-то врачи посоветовали посадить меня на голодовку. После дня без еды гречка стала амброзией. Очень хорошо помню этот день: было часов 8 вечера, за окном было давно темно, а я сидела на своем персональном стульчике за столиком, расписанным хохломой и умоляла маму дать мне кусочек хлебушка. Но болеть, кстати, потом на какое-то время все-таки перестала. И шоколадки от меня на новый год прятали. Врачи сказали - не будут прятать - будет у их ребенка астма и испорченная жизнь. И лет до 10, прежде чем съесть что-то сладкое, я всегда спрашивала у мамы, можно ли, пока все это, наконец, не переросла. "Ни месяца без болизни" было моим девизом. И все мягкие игрушки у меня боелли вместе со мной: вечно были все в шарфах и в липкой микстуре. Ну а что делать?
Счастье было, и было повсюду. Мы большую часть времени проводили с сестрой у бабушки: рисовали картины, ходили в школу, собирали гигантские мозайки под окном в бабушкиной спальне, чтобы потом сломать и убрать в коробку, и завтракали по утрам самым вкусным на свете завтраком: яичницей-глазуньей, батоном, намазнным маслом, и сладким-сладким чаем. У бабушки был целый шкаф платьев, которые она носила в молодости, но я, плохо отдвая себе отчет о длительности человеческой жизни, думала, что платья эти бабушка носила веке так в 19-ом, в разгар балов, а не всего лет 20 назад.
Если послушать родителей или бабушку, то по всему выходит, что времена тогда были не то чтобы самые лучшие. Но я если и нахожу в своей голове тому доказательства, то выглядят они довольно-таки бледно и скупо: настолько их перебивает по своей яркости то хорошее, что у меня было
-
-
22.09.2013 в 14:21только вот не очень поняла, почему в подъезде стоял отвратительный запах? та алкоголичка убивала щенков что ли? ://
-
-
23.09.2013 в 01:19-
-
23.09.2013 в 12:54